Вместо эпилога, а также о пользе сухпая

1980-й год. Высота 22 километра, скорость 3000 километров в час, курс 254 градуса.

Я нахожусь так высоко, что мне слышны все переговоры ведущиеся в радиусе не менее 500 километров. На этой частоте разговаривают все, кто «работает» в Афганистане. Здесь и наземные станции, и вертушки, и авиация поддержки. Кто-то просит забрать группу, кто-то проверить, что это в кустах шевелится, а кто-то требует поддержки.

Они-то слышат только то, что им нужно, а у меня в наушниках настоящая какофония. И только голос, ведущего меня, офицера боевого управления с командного пункта Мары, слышен громко и отчетливо, как будто он в соседней комнате. Еще бы, у него самая мощная станция. И он, единственный, кто может видеть меня на этой территории. В Афганистане таких РЛС нет.

Хотя мой самолет летит над ДРА, он взялся мной управлять, потому что я на огромной скорости несусь прямо на ирано-афганскую границу.

Я знаю, что это последний вылет разведчика из нашей группы, летающей на МиГ-25РБ, в Афганистане. Он вообще спланировался спонтанно. Мы уже паковали вещи и вдруг звонок из Москвы, из ГРУ. Надо срочно проверить информацию о скоплении танков со стороны Ирана на границе с афганской провинцией Герат. Возможно, планируется вторжение танковой дивизии.

Граница все ближе и голос ОБУ приобретает истерические нотки

• До ленточки (так у нас принято шифроваться, называя границу) 100.

То есть, 100 километров. Время у меня до разворота еще есть. Но, ему там в Марах переживательно. А вдруг я так и махну до самого Тегерана, с последующей посадкой там, а он мер никаких не принял.

  Это я лечу в стратосфере на 22 км по прямой. Далеко внизу провинция Герат, а совсем рядом граница с Ираном

Надо его успокоить, и я говорю

• По плану

Как будто он знает, что у меня за планы.

• До ленточки 50 — бедолага чуть не кричит. Что такое для трех тысяч км/час какие-то 50 км.

Я отвечаю, все также спокойно — По плану — и выполняю разворот влево с креном 30 градусов, одновременно включая фотоаппараты.

  Ну вот и запланированный разворот влево с одновременным фотографированием

Теперь от меня ничего не зависит, требуется только максимально четко выдержать высоту и скорость, чтобы не сбивался фокус.

Самолет чиркает ленточку, в эфире раздается щелчок, невнятный возглас, но машина уже разворачивается на обратный курс.

На аэродроме посадки меня уже с нетерпением ждут все. И группа фоторазведки, которой сверхсрочным образом надо сделать фотопланшет из моей художественной съемки. И старшие начальники, которым не терпится все услышать и все увидеть.

Спецы перекрывают все нормативы. Над мокрыми фотографиями склонились начальник разведки армии и главный штурман оттуда же. С разведчиком мы в очень хороших отношениях, поэтому он не делает никаких резких движений.

А вот главный штурман не сдержан. Громко возмущается, что вон там, подальше бы надо посмотреть. Плохо видно. Вот летчики пошли. Мы в свое время на Кавказе в этот Иран на 70 км залетали и ничего, все с рук сходило.

Меня начинает потряхивать. А какого ж вы... Дальше, еле сдерживаюсь. Дядька он заслуженный и на 10 лет старше меня. Но, ведь сам перед вылетом сказал, двадцатикилометровую запретку около границы нарушай смело, а дальше ни-ни. Хотя бы на ушко шепнул, мол, наплюй на все и вперед насколько можно. Мне ведь, несложно было это сделать, никого там для меня страшного не было. Ну..., кроме офицера боевого управления в Марах. Но, и он бы ничего сделать не успел бы, как я домой вернулся.

В общем, обиделся я, чуть слезы на глаза не наворачиваются. Меня ведь, сейчас, фактически в трусости обвинили. Неприятно.

Пошел я и дай думаю, с горя, чего-нибудь поем. В бараке у нас комнатенка штабная была, развернул я запас, который нам раз в месяц передавали с АН-12-м из дома.

Немного копченой колбасы осталось, сало, селедка, лук и чеснок. Хлеб у нас свой был. Нарезал все потоньше, разложил на газетке, а тут и ребята из нашей группы подошли. 

Сказали, что больше не летаем и достали фляжку с масандрой. У нас ведь на нашем корабле мы возили 250 литров водки горьковского ликеро-водочного завода (чаще всего оттуда бочки приходили) и 50 литров чистого спирта. Охлаждали самолет, а то он грелся на таких скоростях здорово.

Масандрой водку и называли, что в переводе с авиационного на общедоступный означало — Микоян Анастас сын армянского народа дал радость авиатором. 

Аббревиатура от этого многословия — масандра. Придумал же кто-то. Испытатели, наверное. Они же ее первыми и испытывали. На вкус, конечно.

Разлили мы по 50 грамм и отметили окончание нашей афганской эпопеи.

В таких условиях, как были в Афгане, продуктовые передачки из дома здорово скрашивали довольно скудный пищевой рацион. Так что, этот сухпай, на который в обычных условиях и не посмотрели бы, встречался всегда на ура.

                             Такая баночка считалась очень ценным подарком...

Спасибо огромное однополчанам, друзьям, родным и близким за заботу. До сих пор сохранилось это чувство внутри. Вспоминаешь и тепло становится.

С наилучшими пожеланиями. Ваш военный пилот Владимир Владимиров.

Посмотреть книгу и оставить отзывы можно здесь - https://ridero.ru/books/zapiski_voennogo_pilota/